Клюзнер, Борис Лазаревич

Борис Клюзнер

(1909 -1975)

« Он был престранный человек,
Как из английского романа,
Как из нездешнего тумана,
Как с берегов не этих рек… »

Наталья Галкина

« Борис Лазаревич Клюзнер.

Я вот задалась вопросом, кем он мне приводится и что для меня значит, и поняла, что ответить на него крайне сложно. Для меня это скорее тепло его рук, которым пропитан дом, в котором я выросла, это истории, почти легенды, о его блестящем остроумии и энциклопедических знаниях…

Сколько себя помню, я слышу словосочетание «дядя Боря» и этот дядя Боря, которого я не видела никогда, но присутствие которого я так явственно ощущаю в том мире, который меня окружает, превращается, скорее, в некое подобие доброго духа, оберегающего наши 12 соток в Комарове, дом, построенный  собственными руками, свой рояль, ну, а заодно, и нас, грешных…»

Александра Чегурова

2

Борис Лазаревич Клюзнер родился 2 июня 1909 года в Астрахани, Его отец Лазарь Иосифович Клюзнер родился 1.12.1872 в Симферополе. А 9 мая 1900 года он блестяще закончил петербургскую консерваторию и был принят певцом в труппу Императорского Мариинского театра в Петербурге. Вскоре он поменял род деятельности, стал преподавателем вокала в Астраханской государственной музыкальной школе, где проработал 16 лет. В это время вся семья жила в Астрахани. В 1918 году во время уличных беспорядков Лазарь Клюзнер был застрелен на улице, когда возвращался с работы домой. Шла гражданская война, на фронтах которой где-то сражался и погиб красавец, старший сын. Мать осталась совсем одна в чужом городе с младшими сыновьями и решила вернуться в родной город на Неве, где жила её сестра.

Любовь Яковлевна Клюзнер, урожденная Гордель, родилась 28 сентября 1877 года в Санкт-Петербурге. Она была очень одаренным человеком: прекрасно играла на рояле и очень хорошо рисовала. После окончания художественной школы в Петербурге она занималась росписью фарфоровых настенных тарелок на знаменитом Ломоносовском фарфоровом заводе. Выйдя замуж за Лазаря Клюзнера, Любовь Яковлевна посвятила всю свою жизнь мужу и детям: троим мальчикам. Она стала прекрасной домохозяйкой, а занятия живописью превратились в хобби. Любовь Яковлевна сама учила маленького Бореньку игре на фортепиано, французскому и немецкому языкам, которыми владела в совершенстве. Впоследствии Борис Клюзнер очень сожалел, что всячески избегал занятий языками, предпочитал им игры во дворе с мальчишками, чем очень огорчал свою маму. Он говорил, что был жутким шалопаем, и неизвестно, куда бы он угодил, если бы не мама. Только благодаря материнским усилиям полюбил юноша живопись и архитектуру, поэзию и музыку. С огромной нежностью вспоминал всегда Борис Клюзнер свою маму и всегда сожалел, что был недостаточно чуток и нежен к этому «чистейшему, хрупкому и одновременно сильному и преданнейшему существу». Его мать и младший брат умерли от голода во время страшной блокады в Ленинграде, а он не знал даже толком, где они были похоронены. Вернувшись с фронта домой, Борис Клюзнер нашел в своей пустой, разоренной квартире в куче мусора лишь одну слегка поврежденную тарелку, расписанную его матерью. На ней недавно родившиеся щенки, такие доверчивые, знакомятся с незнакомым миром, едва держась на ногах. Он очень любил эту тарелку и всегда с гордостью рассказывал её историю. Борис Клюзнер закончил среднюю школу и музыкальную школу в Ленинграде. В октябре 1931 года он был призван на срочную службу в армию и служил красноармейцем в кавалерийском полку где-то под Ленинградом. С любовью и нежностью рассказывал он о своей кобыле, делившей с ним все тяготы армейской службы. После службы в армии он поступил на архитектурный факультет строительного института, где проучился три года. Но страсть к музыке победила желание стать архитектором, он бросил ЛИСИ и поступил на второй курс консерватории. Ленинградскую консерваторию Борис Клюзнер закончил в начале июня 1941 года. А 22 июня началась Великая Отечественная война. С июня 1941 года по ноябрь 1941 он учился на курсах командного состава и в чине младшего лейтенанта был направлен на фронт. Войну Клюзнер закончил в Вене старшим лейтенантом и до октября 1945 года находился в действующей армии. Он находился бы там и дольше, так как командование не хотело его отпускать, если бы не вмешательство И. Дунаевского, Д. Шостаковича и М. Гнесина.

В 1937 году, будучи студентом второго курса, Борис Клюзнер был принят в творческое объединение советских композиторов, что само по себе удивительно, так как в Союз композиторов принимали только по окончании консерватории и

3

после достижения определенных успехов на творческом пути. Он был очень одаренным композитором, и ему прочили большое будущее. В всяком случае так говорил его любимый педагог Михаил Фабианович Гнесин, когда вступался за него перед консерваторским начальством, не раз пытавшимся его отчислить за нерадивое отношение к некоторым предметам, изучаемым в консерватории, но которые, по мнению Клюзнера, никакого отношения к музыке не имели, а только отнимали время и отвлекали от творчества. В то время можно было в Ленинграде в любом газетном киоске купить открытки с портретом молодого талантливого композитора Бориса Клюзнера наряду с портретами молодого Дмитрия Шостаковича и популярных актеров советского кино.

После войны, как талантливый композитор и фронтовик, Борис Клюзнер был избран в правление ленинградского отделения Союза композиторов. Тут начались его первые конфликты с членами правления. Чтобы заставить его молчать, его выбрали в заместители председателя правления ленинградского отделения Союза композиторов. Полагали, что «теплое местечко» у руля Союза композиторов сделает его покладистей, но просчитались. Борис Клюзнер всегда и везде оставался честным, порядочным и верным своим принципам человеком. В то время членами правления становились, как правило, люди, не особенно одаренные в музыке, но лояльные к государственной политике в области культуры и идеологии. По этой причине сразу же в первые дни работы Клюзнера в правлении между ним и некоторыми членами правления возникли серьезные принципиальные разногласия. Молодым композиторам не разрешали иметь свое собственное мнение и реализовывать новые идеи, свободно мыслить. Лишь одно мнение имело право на существование, а именно, мнение, совпадающее с официальной политикой Коммунистической партии и государства. С этим Клюзнер был категорически не согласен, он постоянно боролся с диктатом чиновников в искусстве. В то время правление Союза композиторов было настоящей «кормушкой» для бесталанных карьеристов. Так как все блага организации распределялись правлением (их решениями), то члены правления жили безбедно. Их произведения регулярно печатались и исполнялись, независимо от таланта, они получали квартиры, дачи, автомобили, путевки (бесплатные) в лучшие санатории и т.д. А тем временем большинство рядовых членов Союза терпело жесточайшую нужду, их произведения «со скрипом» печатались и не исполнялись вовсе. Из-за этого многие одаренные композиторы у нас забыты, возможно навсегда.

В Союзе композиторов считали Бориса Клюзнера немного «чокнутым» человеком, который никогда не использовал свои огромные возможности как заместителя председателя правления себе во благо, который открыто противоречил властям предержащим и имел с ними бесконечные «разборки», вечно защищал и опекал «бедных и обездоленных» в особенности молодых авторов. Причем делал это всегда открыто на собраниях и съездах, чем вызывал гнев и злобу властей предержащих. Молва о его «скандальных» выступлениях с восторгом, но шепотом передавалась из уст в уста. Об одном из таких его выступлений я случайно услышала в ленинградском трамвае из разговора двух незнакомых мне мужчин. Речь шла о его выступлении на IV Всесоюзном съезде композиторов в Москве в декабре 1968 год, когда в течение 45 минут зал требовал дать слово Клюзнеру, а президиум отказывался это сделать, так как справедливо опасался резкой (зачастую очень язвительной) критики со стороны Клюзнера. Так оно и оказалось, его «спонтанная» речь оказалась «разгромной» для членов президиума. В прессе естественно об этом ничего не было, трубили лишь о «достижениях» союза советских композиторов. Когда летом при встрече в

4

Комарове я ему рассказала об этом, он очень веселился, а затем в красках и в лицах живописал мне эту историю целиком. Память у него была феноменальная, и рассказчик он был непревзойденный.

Противоречия между молодым и энергичным заместителем председателя правления ленинградской организации композиторов и чиновниками от искусства год от года усиливались, а в 1952 году конфликт достиг наивысшей точки. Клюзнеру тайком передали, что на него заведено «дело». Каждую ночь он ждал, что за ним придут. Он положил свои неопубликованные произведения в чемоданы и раздал их своим друзьям на хранение. Один такой чемодан стоял у нас дома на Большой Подьяческой под маминой кроватью. Клюзнер надеялся, что, если он и сгинет, то его музыка хотя бы его переживет и когда-нибудь будет исполнена. В это время он спал не раздеваясь, так как аресты происходили обычно по ночам, а он не хотел, чтоб его застали врасплох. Но смерть Сталина и последующая политическая оттепель спасли Клюзнера от ареста, а возможно и от лагеря.

Его конфликт с правлением Союза композиторов закончился в 1961 году тем, что Клюзнер с большим скандалом покинул правление и сам Союз композиторов. Это был единственный случай в истории советского общества, когда советский композитор существовал вне Союза советских композиторов, вне идеологической организации. Это естественно привело к большим осложнениям в его жизни. Так как он не был членом Союза, его произведения перестали печатать и исполнять, у него забрали рояль, который предоставляли только членам Союза для работы. Музыкальные инструменты были слишком дороги, и только очень обеспеченные композиторы могли себе позволить его купить. Я помню то время, когда Клюзнер купил в комиссионке старинный клавесин и использовал его для работы. Мне очень нравилось слушать, как он исполняет на этом стареньком клавесине свои сочинения и своего любимого Баха. Изредка ему удавалось немного подработать музыкой для кино. Он писал музыку для кино главным образом у режиссера А. Абрамова. К сожалению, сам А. Абрамов не имел возможности часто снимать фильмы, так как его интересовали темы, не соответствовавшие требованиям официального искусства. Всё же его фильм «Ведьма» по А. П. Чехову получил первую премию на кинофестивале в Каннах в 1961 году. Успеху фильма немало способствовала и музыка, написанная Борисом Клюзнером.

По причине вечной нехватки денег Клюзнер никак не мог закончить строительство своей дачи в Комарове. Комарове было в то время местом под Ленинградом на берегу Финского залива, где строили свои дачи известные писатели, художники, музыканты, актеры и ученые. (Здесь находилась также дача Д. Шостаковича). Борис Клюзнер начал строительство своей дачи ещё в начале 50-х, когда он еще не окончательно испортил свои отношения с чиновниками от искусства, тогда ему выделяли участок земли в Комарове в надежде, что его удастся таким образом «купить». Клюзнер строил свой дом по собственному проекту, что было прецедентом в советское время, так как в то время разрешалось строить только по типовому государственному проекту. Борис Лазаревич потратил огромное количество сил и здоровья, чтоб получить разрешение на собственный проект. Дом был его ребенком, его творением в области строительного искусства, он любил его как живое существо и делал почти все собственными руками, особенно это касается внутренней отделки и мебели (столы и скамейки). Каждую с трудом заработанную копейку он вкладывал в дом, отказывая себе во всем, ведя абсолютно спартанский образ жизни. Строительство продолжалось более 10 лет, в особенно тяжелом положении Клюзнер оказался после своего вынужденного выхода из Союза композиторов. И все же к 1965 году дом был в общем и целом закончен, и в те годы ему не было

5

равных в Комарове, он стал местной достопримечательностью. Незнакомые люди приходили к дому, рассматривали его, размахивали руками, а иногда рассказывали совершеннейшие небылицы про его хозяина.

В 1965 году в судьбу Клюзнера ещё раз вмешался Дмитрий Шостакович. В консерваторские годы молодой Шостакович преподавал студенту Клюзнеру некоторые предметы. Он был немного старше Клюзнера, и у них сложились дружественные отношения. Перед войной Шостакович сам пережил много трудностей и преследования властей из-за своей музыки. Но теперь он был всемирно известен и благодаря этому недосягаем для чиновников от искусства. Он возглавлял московскую организацию композиторов и предложил Клюзнеру переехать в Москву и вступить в московскую организацию композиторов. Так началось последнее десятилетие жизни Бориса Клюзнера. Он переехал в Москву, поменяв свою крохотную однокомнатную квартирку на Фонтанке на комнату в коммунальной квартире в Кривоколенном переулке в Москве, и повторно вступил в Союз композиторов (его московское отделение) только потому, что его возглавлял Д.Д. Шостакович.

Однако вскоре из-за тяжелой болезни Шостакович вынужден был отказаться от дальнейшего руководства композиторской организацией, и история начала повторяться – к «кормушке» снова пришли карьеристы. Снова борьба за то, чтобы напечатали, чтобы исполнили. Снова издевательства с отменой заранее объявленных концертов по причине внезапного заболевания исполнителей, как потом выяснялось, по приказу сверху. А Клюзнер был уже не молод, хотя и по прежнему «драчлив». Результат – жесточайшая стенокардия !

Последнее время он много болел – флакончики с нитроглицерином были во всех карманах и во всех помещениях. Но еще больше он, необыкновенно сильный человек, привыкший все делать сам, надеяться только на себя, страдал от своей нарастающей немощи. В последнюю зиму он долго пролежал в одной из московских клиник, выписался к майским праздникам, чтобы уехать в свое любимое Комарово. Он всегда говорил: «Только бы добраться до Комарове – а там топор в руки, и я снова оживу!» Очень хорошо его помню именно с топором в руках, потому что он всегда то изгородь чинил, то крыльцо, то что-нибудь мастерил. Клюзнер жил всегда в Комарове с 15 мая по 15 сентября, а в Москве только «зимовал». Он не любил Москву, его духовной родиной был всегда Петербург, в Москве он чувствовал себя чужим, тосковал по родному городу и Комарову. А ещё он мечтал умереть в Комарове, только в Комарове. И его мечта сбылась, он умер 21 мая 1975 года прямо на улице, выйдя с комаровской почты, в очередной раз столкнувшись с чиновничьим хамством, на этот раз со стороны почтмейстерши, которая потом очень охотно и смачно всем рассказывала, как она довела «старого жида» до того, что тот спустился с крыльца и упал замертво. Вызванная скорая приехала через 40 минут и констатировала смерть. Это был третий инфаркт…

Только благодаря вмешательству Шостаковича Клюзнер был похоронен на кладбище в Комарове, где лежат многие известные деятели искусства и науки, так как местные власти посчитали его недостойным подобной чести. Д. Шостакович, который сам был смертельно болен, нашел в себе силы позвонить ленинградским властям и уладить это дело. Сам Шостакович не надолго пережил Клюзнера, он умер в августе того же года в Москве.

Борисом Клюзнером написаны четыре симфонии, три концертные увертюры, фортепианный и скрипичный концерты, фортепианные и скрипичные сонаты, квинтет для струнного квартета и кларнета, две сонаты для виолончели и фортепиано, двойной скрипичный концерт, концертино, трио, романсы на стихи

6

А. Пушкина, Р. Бернса, П. Шелли, Э. Верхарна, У. Вордсворта, Д. Китса, Н. Брауна, музыка к нескольким кинофильмам. Его произведения исполнялись редко, но всякий раз исполнялись превосходными музыкантами и с неизменным успехом. Это были всемирно известные мастера, которые благодаря своей известности, не боясь чиновничьего гнева, брались за исполнение произведений Клюзнера. Среди них были дирижеры Евгений Мравинский и Арвид Янсонс, скрипачи Михаил Вайман и Борис Гутников. Возможно музыка Клюзнера ещё бы жила, если бы жили эти замечательные художники.

Триумфальное поездка Михаила Ваймана и Бориса Гутникова по Европе с двойным скрипичным концертом Клюзнера в конце шестидесятых, начале семидесятых годов вызвала шквал писем из заграницы с предложениями и просьбами об исполнении этого произведения там. Но Клюзнер всегда отвечал вежливым отказом, так как в то время, время борьбы с диссидентством, это было опасно. Он всегда говорил: «Они только этого от меня и ждут. Не дождутся!» На одно из таких писем из Германии отвечала я, так как Борис Лазаревич не владел немецким языком.

В 1976 году, будучи уже наследницей Клюзнера, я тоже получила письмо из Германии от г-на Дузана Пандулы, руководителя оркестра в Штутгарте, с просьбой выслать им ноты двойного скрипичного концерта для исполнения. Для меня до сих пор остается загадкой, откуда г-н Пандула узнал мой адрес и то, что ноты находятся у меня. Пока я несколько дней раздумывала, что делать, вопрос этот был решен за меня. Меня вызвали в Первый отдел завода, на котором я работала в ту пору, и двое «комитетчиков», курировавших наше «закрытое» предприятие, потребовали от меня объяснительную записку по поводу полученного письма и его перевод. Затем после непродолжительного совещания со своим начальством меня заставили написать письмо с вежливым отказом по-русски и по-немецки. Отправкой письма меня не утруждали, это сделали за меня. С тех пор я больше писем не получала.

Некоторые произведения Клюзнера не исполнялись вообще. Например «Поэма о Ленине» на стихи В. Маяковского, которая была названа отборочной комиссией «чистейшей антисоветчиной». И действительно, такие строки В. Маяковского, как:

«     …Очень

много

разных мерзавцев Ходят

по нашей земле

и вокруг.

….

Ходят,

гордо,

выпятив груди, в ручках сплошь

и в значках нагрудных…» ,

усиленные музыкой Клюзнера, производили сильное впечатление. При этом один из членов комиссии был сильно удивлен, когда Борис Лазаревич ему сказал, что это не запрещенные стихи Маяковского.

К неисполненным ни разу произведениям относятся также его две последние симфонии, третья и четвертая, которые были опубликованы мною после смерти автора с большими трудностями.

7

Как же так получилось, что талантливый композитор, известный и признанный в музыкальном мире, оказался преданным забвению? Я часто задавала себе этот вопрос и вот к какому выводу я пришла.

Дело в том, что Клюзнер из-за того, что был «неудобен» властям, не получил официального признания как композитор, но в тоже время не был официально запрещен, как некоторые другие поэты и писатели того времени. Против него был просто организован «заговор молчания». Не было официального запрета, а только негласные распоряжения сверху… Таким образом он не стал известен ни как талантливый композитор, чьи произведения исполнялись и пропагандировались, ни как талантливый запрещенный композитор, чьи произведения не исполнялись из-за запрета. Народ ничего о нем не знал. Иногда, когда я что-нибудь рассказывала о нем даже некоторым своим знакомым, меня с удивлением спрашивали: «А кто это?»

Чиновники от искусства сделали все, чтобы имя замечательного композитора и честнейшего человека Бориса Клюзнера было забыто. К сожалению, это им удалось. Теперь его имя известно только в кругу друзей и людей, интересующихся хорошей серьезной музыкой, которых становится все меньше и меньше. Очень редкие исполнения его произведений после его смерти состоялись только благодаря неимоверным усилиям его друзей, многих из которых уже нет в живых.

Один раз у меня в Комарове была в гостях немецкая студентка из Карлсруэ. Услышав мой рассказ о хозяине дома, в котором она гостила, и прослушав не очень качественную запись его двойного скрипичного концерта, она вдохновенно взялась за организацию исполнения музыки Клюзнера у себя на родине. Поскольку для двойного концерта в маленьком Карлсруэ не нашлось достойных исполнителей, была выбрана Вторая симфония композитора. Она была дважды исполнена в апреле 2000 года в Карлсруэ.

Последний раз в Санкт-Петербургской филармонии исполняли его концерт для скрипки с оркестром 5 декабря 1995 года. В первом отделении был Визе,  а Клюзнер – во втором. Что знаменательно, в первом отделении в зале было много свободных мест, а во втором отделении зал был переполнен, люди стояли. Было видно, что народ пришел на Клюзнера. И это было приятно. Но это был 1995 год (20 лет после смерти), тогда было ещё кому его помнить. А теперь…

Елена Чегурова

Июль 2006 г.

Перевод статьи „Eine Datscha Lüftet ihr Geheimnis” из газеты, издаваемой в Карлсруэ

Nr.77 – Samstag,1.Sonntag,2. April 2000.

На фото: Великий ментор и его коллега : Дмитрий Шостакович (справа) и Борис Клюзнер перед загородной дачей. Вторая симфония Клюзнера может быть впервые услышана в симфоническом концерте в Карлсруэ.

Первое исполнение в симфоническом концерте в Карлсруэ.

Дача открывает свою тайну

Русский композитор Борис Клюзнер и полный приключений путь его музыки

Здесь все как в детективе: Елена Чегурова едет на дачу к композитору Борису Клюзнеру, чтобы навестить его, как они заранее договаривались. По прибытии в поселок Комарове, расположенный неподалеку от С-Петербурга, она видит, что дача её друга опечатана милицией: « Не входить! Опечатано милицией по происшествию.» В милиции сообщают, что Клюзнер умер. Елена идет на кладбище и находит там на могиле записку, прижатую камнем, из которой она узнает, что должна срочно заняться поисками завещания, оставленного музыкантом на её имя, иначе оно может исчезнуть. И действительно, на даче на столе лежит конверт, на котором рукой Клюзнера написано: «Мое завещание», однако конверт пуст. Елена связывается по телефону с женщиной, оставившей ей эту записку и обещавшей свою помощь, а затем едет к ней в Москву. Ею оказывается ни много, ни мало сама Софья Губайдуллина, ныне всеми признанный русский композитор. Оказывается, она была дружна с Клюзнером и провожала его в Москве в его последнюю поездку в Петербург. На вокзале он и сказал ей о своем завещании и о своих опасениях по поводу него.

Далее следует полная нервотрепки «маленькая война» с советскими властями. «Одиссея» Елены по различным инстанциям приводит её, наконец, в нотариальный отдел министерства юстиции и в Союз композиторов. И завещание (его второй оригинальный экземпляр) всплывает чудесным образом в одной из маленьких нотариальных контор города Москвы. Елена первой находит его и становится законной наследницей архива композитора и его дачи в Комарове. Но прежде чем оформить всё официально, ей пришлось выдержать допросы и запугивания властей. Дача подвергается нападению неизвестных лиц и разгрому, но к счастью архив не найден.

У Елены остается чемодан с нотами, частично забытыми и очень разнообразными по содержанию. Клюзнер писал симфонии и концерты – ни одного незначительного произведения. Многое было издано и исполнено именитыми оркестрами и дирижерами остальное лежало в рукописях. Елена Чегурова осознает, что нужно сделать, чтобы рукописи не пропали. Она прилагает неимоверные усилия, чтобы напечатали то, что как в сказке о Спящей красавице погружено в заколдованный сон.

Однажды её посетила студентка Симоне Ягьелла, которая училась на юридическом факультете в Карлсруэ. Елена рассказала ей всю эту «жуткую» историю. Находясь под большим впечатлением от услышанного, девушка поведала её генеральному музыкальному директору Кацуми Оно в Карлсруэ. Тот в свою очередь просмотрел партитуры и манускрипты и пришел к заключению как и другие специалисты, что музыка Клюзнера ни в коем случае не относятся к массе второклассных произведений, это без сомнения высококачественная по своему содержанию музыка. Быстро намечен план: одно из забытых произведений должно быть исполнено в Карлсруэ. И вот: в шестом симфоническом концерте сезона ( завтра в 11 часов и в понедельник в 20 часов) Баденский симфонический оркестр исполняет вариации «Рококо» П. Чайковского, третью симфонию С. Рахманинова и вторую симфонию В. Клюзнера (впервые в Германии).

Каким же был Борис Клюзнер и почему он потерялся в дебрях советской тактики замалчивания. Его жизненный путь, который нарисовала Елена Чегурова, дает ключ к разгадке его мрачной судьбы. Отец Клюзнера, музыкант высокого ранга, и старший брат пали жертвами смутного времени Октябрьской революции. Мать и младший брат погибли от голода в блокадном Ленинграде во время Второй Мировой войны. Борис Клюзнер, единственный уцелевший из всей семьи, стал композитором. Окончив Ленинградскую консерваторию по классу М. Гнесина, который в свою очередь был учеником Римского-Корсакова, он проявил себя как искусный, полный фантазии симфонист, и был причислен к крупным музыкантам как и Дмитрий Шостакович. Великий Евгений Мравинский с легендарным оркестром Ленинградской филармонии поднимал из небытия его произведения, а также такой именитый дирижер как Курт Зандерлинг исполнял его произведения.

Однако карьера Клюзнера рухнула из-за его политической несгибаемости. Будучи сам членом президиума ленинградского союза композиторов он боролся против диктата чиновников в искусстве, противился предписаниям КПСС. Расплата последовала незамедлительно: после его выхода из Союза композиторов государство пыталось заставить его замолчать и организовать процесс. Клюзнер отступил, держался наплаву только за счет музыки к фильмам и жил в постоянном страхе, что его арестуют. Измученный морально и физически он умер в 1975 году в Комарове от инфаркта. Если бы Елена Чегурова и Симоне Ягьелла не вытащили все это на свет божий, возможно музыка этого интересного композитора исчезла бы и вовсе в небытие.

Ульрих Хартман