Приполярный Сочи: Сестрорецк — Зеленогорск

В советских городах главную улицу (проспект Ленина или Победы) называли Бродвеем, сокращенно Бродом. Здесь прогуливались атомные чувихи, здесь коктейль-холл, фарцовка, торговля фирменными дисками, безразмерными носками и жевательной резинкой. Тут живет местная элита, в комиссионке генеральши и артистки оперетты прицениваются к карельской березе, гостиница «Интурист», главные магазины, ресторан с оркестром, грузинами и центровыми ребятами. Это самая нарядная, порочная, космополитическая зона города. Приморское шоссе (так же, как и Невский проспект) — петербургский Бродвей. Один в городе, другой за городом. Приморское шоссе, как сказали бы англосаксы, не «A Road», а «The Road».

Вишневый сад
В Курортном районе — строительный бум. За последние годы здесь построили несколько тысяч коттеджей. Вложения в недвижимость оценить трудно, но они колеблются, по оценке специалистов, между 500 миллионами и миллиардом долларов. Тут дома Виктора Черкесова, Александра Невзорова, Владимира Барсукова-Кумарина, Валерия Гергиева, Владимира Когана, Людмилы Нарусовой, Юрия Темирканова. Целые городки вилл, огороженных общими мощными заборами, возникли к северу от Репино — в Ленинском, в самом Репине — в районе Дома творчества кинематографистов, в Александровской, вдоль сестрорецкого Ермоловского пляжа, в Разливе, между Зеленогорском и Ушковым.

В жизни Петербурга императорского периода всегда существовала так называемая «царская дорога». Двор выезжал на лето в одну из резиденций и придворные предпочитали возводить свои дворцы, дачи и особняки где-нибудь поблизости. Тут на пути к Петергофу, у Царского Села, до сих пор остатки усадебных парков, великокняжеские дворцы, министерские дачи, казармы гвардейских полков.

Старая почтовая открытка. Окрестности Санкт-Петербурга, Сестрорецк, дачная местность, Железнодорожная улица. Вид на французскую кондитерскую. © Anna/Фотобанк Лори. Strana.Ru
Старая почтовая открытка. Окрестности Санкт-Петербурга, Сестрорецк, дачная местность, Железнодорожная улица. Вид на французскую кондитерскую. © Anna/Фотобанк Лори
C конца XIX века, когда двор окончательно потерял значение центра, вокруг которого концентрируются интеллектуальная, артистическая и денежная элиты, появляется как бы оппозиционная официозу летняя зона, место дачного отдыха процветающих художников, модных писателей, адвокатов, издателей. Это Сестрорецк, где в 1898 году был открыт курорт с грязелечебницей, и расположенная по другому берегу Сестры ближняя Финляндия от Оллилы (Солнечного) до Ваммельсу (Молодежного) с центром в Териоках (Зеленогорске). Сосны, прославленная финская чистота, купание и гребля на заливе, удобное сообщение с городом. Главные ньюсмейкеры культуры Серебряного века — Максим Горький, Леонид Андреев, Корней Чуковский, Виктор Шкловский, основоположник «театра для себя» Николай Евреинов. На пляже в Куоккала Маяковский писал «Облако в штанах». В Пенатах собирал на свои вегетарианские «среды» петербургскую артистическую богему Илья Репин. Для детей первых русских дачевладельцев — Лидии и Николая Чуковских, Ивана Пуни, Дмитрия Лихачева — ближняя Финляндия навсегда оставалась страной детских идиллий, прерванных 1917 годом, вскоре после которого Куоккала, Оллила и Териоки стали финскими курортами.

Когда в 1944-м бывшая ближняя Финляндия снова оказалась ленинградским пригородом, ее репутация, как место кружкового отдыха интеллектуалов, эдакого северного Коктебеля, еще была жива. С 1940-х годов здесь раздаются участки под дачи городской научной и культурной элиты, строятся Дома творчества писателей, композиторов, кинематографистов. В сталинское и хрущевское время тут бок о бок жили Дмитрий Шостакович, Николай Черкасов, Анна Ахматова, Евгений Шварц, Иосиф Хейфиц, знаменитый математик Владимир Смирнов. Под комаровскими и репинскими соснами обсуждали академические и театральные сплетни, играли в крокет и шарады, музицировали, катались на велосипедах люди особенные, сохранившие пресловутые петербургские традиции, не вполне соответствовавшие принятым стандартам.

Как и в московских Жуковке и Переделкине, на Карельском перешейке росла особая порода «детей» — потомства поднадзорной, но вполне материально благополучной элиты: мальчики, с детства водившие папины «Волги», знавшие толк в горных лыжах, читавшие по-английски охотнее, чем по-русски. Шашлыки, зимние и летние купания, возможность провести ночь с подружкой на академической даче, иллюзия советского «Великого Гэтсби», привлекала в Комарово фрондеров брежневского времени — Бродского, Неймана и Рейна, подпольных антикваров, красоток из «Дома мод», тридцатилетних докторов физико-математических наук.

К началу 80-х, впрочем, эта цивилизация уже переживала тяжелый кризис. Дети академиков не стали академиками, дачи ветшали, блестящие плейбои 1960-х пили, уезжали в эмиграцию, впадали в бедность. Но вот наступили новые времена, и в советский вишневый сад пришли постсоветские Лопахины.

Субурбия
Табуны машин движутся в пятницу вечером из Петербурга в сторону Зеленогорска. Приморское шоссе — Рублевское шоссе Петербурга. Новые жители загородной зоны: бизнесмены, чиновники, высокооплачиваемые менеджеры — постепенно создают здесь новую цивилизацию, пеструю, складывающуюся стремительно, прямо на глазах. Мы только в начале этого динамического социального процесса.

Постройки начала 1990-х напоминают кавказские сакли, замки Людовика Баварского и Диснейленд одновременно. Башни с коническими завершениями, окна-бойницы, эркеры, лифты на второй этаж, литье, тяжелый цоколь из гранита раапакиви, гаражи, баня, домик охраны. Ограда, как в феодальном замке: ров, куртины, вышки. Все подготовлено к круговой обороне и способно выдержать прямое попадание гранатомета «Муха». От этой бурной поры первоначального накопления остались могучие недострои: хозяева убиты или вынуждены были бежать куда-нибудь в Грецию, Испанию, на Каймановы острова.

Через десять лет рисунок застройки решительно поменялся: бионические, округлые формы (посмотрите на дом у входа в сестрорецкие «Дубки», носящий местное название «Третий глаз»), или деревянная скандинавская псевдопростота: никаких оград, триколор на флагштоке, «тарелка», обеспечивающая связь. Карельский перешеек постепенно движется от средиземноморской роскоши к протестантской аскезе. Это еще не Финляндия, но уже похоже.

Одновременно с бумом индивидуального строительства обустраивалась инфраструктура: через каждые полкилометра трассы кафе, придорожные мотели, бензоколонки с магазинчиками. В «Дюнах» — гольф, в Репино — прокат лошадей, на Курорте — катание на дельтоплане, аквабайки, к северу от Зеленогорска — обустроенный горнолыжный склон с подъемником. От Лисьего носа начинается придорожная торговля: цветы, дрова для шашлыка, лисички, грузди, копченая рыба, панорамные рестораны с видами на залив. Эта лепота, первоначально тяготевшая к трассе, постепенно выплескивается на периферию: берега Щучьего озера, прежде напоминавшие помойку, вычищены и выложены специально привезенными валунами; у железнодорожных станций зонтики летных кафе, к дачам проложены асфальтовые дорожки.

Субурбия — загородная зона североамериканских метрополий — обустраивалась банками, церквями, школами. У нас это еще только в начатке: машины сгрудились у нарядного Казанского собора в Зеленогорске, у Ленинского выросла церковь во владимиро-суздальском духе, обустраивается бывшая териокская кирха. Детей пока возят учиться в город, но уже появились на пляжах батуты, бассейны, маленькие зверинцы. Пройдет еще немного времени, и по примеру Москвы здесь появятся маленькие частные гимназии, детские сады, эксклюзивные подростковые кэмпы.

Почти на сто процентов заполнены санатории и дома отдыха. По эспланаде Ермоловского пляжа движутся нарядные дамы из «Сестрорецкого курорта»: соломенные шляпы, длинные легкие платья, шпицы на поводках. В «Белые ночи» мчатся машины с мигалками: здесь депутаты, замминистры, губернаторы. Карельский перешеек снова, как и десять лет назад, превращается в приполярный Сочи. Новейшие Лопахины не вытеснили Раневских и Гаевых, а мирно ужились с ними.

Но субурбия не только для автовладельцев и курортников. Эта трасса издавна влекла парочки — от студентов, которым рай и в палатке или спальнике, до современных Вронских и Карениных, драматически рвущих семейные узы. Все проникнуто пороком, адюльтером, любовью. Маленькие гостинички, по-французски сдающие номера не на сутки, а на часы, баньки, предназначенные вовсе не для семейного помыва, мотели и санатории, где танцуют, знакомятся, заводят курортные романы.

Туземцы
Сестрорецк — город, где живут поколениями. «Трудовая династия» здесь не штамп из советского производственного фильма, а обычный социальный институт — все вышли с Завода Воскова, знаменитого, основанного еще при Петре. Тут делали мосинские трехлинейки, пулеметы-пистолеты Дегтярева, потом перешли на изготовление оснастки. Когда-то здесь работали почти все горожане.

Сейчас завода нет. Но трагедии моногорода в Сестрорецке не произошло. Люди нашли работу в Петербурге, благо до него полчаса езды, служат в окрестных санаториях и гостиницах, руководят узбеками, строящими коттеджи. Все знают всех и помнят местных уроженцев, ставших знаменитыми, — от «Есенина русского футбола» Всеволода Боброва и лыжницы Любови Егоровой до бывшего путинского советника Андрея Илларионова и звезды «Дождя» Павла Лобкова.

Весенними ночами, как и десятилетия назад, у плотины город традиционно ловит корюшку, здесь все — и пацаны, и почтенные отцы семейства. Большинство сестроретчан до сих пор живут в деревянных дачках начала века, двухэтажных, с резьбой, затейливыми башенками, цветными стеклами. В семидесятые началась застройка многоэтажными каменными домами, но почти все они, неожиданно для брежневского времени, построены по индивидуальным проектам и носят затейливые названия — «Муравейник», «Кукуруза», «Пирамида», «Два поросенка». Козье молоко, купания в Разливе, походы за грибами и черникой, дивные виды, огромный старинный парк «Дубки», патриархальный быт и близость Петербурга создают городу удивительные возможности. Петербуржцы, привыкшие проскакивать Сестрорецк по Приморскому шоссе, не вполне понимают всей прелести этого городка, соединяющего провинциальную идилличность и принадлежность к Северной столице. Это место не хуже Царского Села и Петергофа, но не так знакомо и изъезженно.

Зеленогорск — совсем другой город. Тут все связано с трассой и сервисом. В свое время зеленогорские фарцовщики, пираты Приморского шоссе гремели в Ленинграде, как ребята рискованные, опасные и по-особому щеголеватые. Сейчас они остепенились — кто-то устроился в местные кафе и пансионаты, ухаживает за палисадниками и находит усладу в подледном лове, здешнем всеобщем увлечении. Кто-то выбился в бизнесмены и дает бывшим одноклассникам работу за барной стойкой или прилавком. Как в любом городке, где все всех знают, сестрорецкие и зеленогорские образуют мощные закрытые корпорации: правоохранители и правонарушители вышли из одних классных комнат и детские связи для них сильнее писанного права. Эти городки для Питера — как Химки, Люберцы, Долгопрудный в Москве. Здесь все повязаны и друг друга не выдают. Начать свое дело приезжему, даже петербуржцу, непросто. Но местные деловые люди постепенно остепеняются. Дурная слава им уже не нужна. Как и повсюду в России, верховодят бывшие спортсмены, покровительствующие физической культуре и православию, местные патриоты, строящие корты и храмы и борющиеся с наркоманией.

Здешние сосны, дюны и песчаные пляжи преображаются в петербургский Лонг-Айленд третьего тысячелетия.

Автор текста: Лев Лурье.

Источник – здесь.