Комарово: от крамольного берега к заповеднику интеллигенции

Посёлок Комарово прочно укоренён как в высокой культуре – Ахматова, Бродский, академические дачи, так и в популярной – «На недельку до второго я уеду в Комарово поглядеть отвыкшим глазом на балтийскую волну». Посёлку чуть больше сотни лет, тем не менее за столь короткий в историческом масштабе срок в Комарово создалась особая интеллектуально-творческая атмосфера. Одна из создателей местной краеведческой экспозиции филолог Ирина Снеговая любезно согласилась провести нас по Комарову трех периодов – Серебряного века, финским годам и советскому «заповеднику интеллигенции».

 

На карте посёлок напоминает вовсе не комара, а, например, ворону, которая летит к Петербургу. Уже на въезде в Комарово очевидно, что место это дачное, без всяких деревенских корней, замысленное в одночасье, чётко спланированное и до сих пор, несмотря на запустение некоторых участков, имеет практически городскую стройность. Притом повсюду сохранился высокий сосновый лес. По улицам, несмотря на глубокую осень, прогуливаются жители довольно рафинированного вида, в том числе иностранцы – иногда слышна английская речь: видимо, хозяева домов проводят для своих гостей экскурсию по посёлку.

 

Ирина Снеговая первым делом ведёт нас к «Будке» Анны Ахматовой. Крошечный домик, один из нескольких за забором, с двумя входами. Скромность жилища необыкновенная. Сейчас здесь квартирует председатель Санкт-Петербургского союза писателей Валерий Попов, вторую половину (о боже, у будки ещё и две половины!) последние годы занимал писатель Сергей Носов.

– Дачи сдаются в аренду, меняя своих жильцов. Проходя летним вечером мимо, видишь, как на освещённых верандах работают писатели: пишут, пишут… – говорит Снеговая.

 

«И кажется такой нетрудной, Белея в чаще изумрудной, Дорога не скажу куда…» – цитирует Ирина ахматовское стихотворение о дороге к кладбищу. Но о комаровском некрополе – история отдельная. А мы пока прогуливаемся по миру живых – который, правда, тоже пронизан воспоминаниями об ушедших.

Вот знаменитая вилла Рено. Мы проходим через ворота в запущенное поместье – территория виллы обширна, минуем здания – полусгоревшие, разрушенные – и попадаем в парк.

– О вилле Рено написала роман Наталья Галкина, петербургский поэт и писатель. Роман переосмыслил мифы Комарова и стал для посёлка культовым, – комментирует Ирина.

В парке – каскад прудов, постепенно спускающийся к морю. Дно прудов выложено брусчаткой, вода в них странного голубоватого цвета, будто с оттенком медного купороса, который применяют на торфяниках как удобрение. Хотя комаровские жители утверждают, что она зелёная, как малахит, – под цвет елей. Самый нижний и обширный пруд наименее окультурен, посередине небольшой остров.

– Эта земля принадлежала купцу Ивану Чижову, который создал здесь парк с каскадами, но в апреле 1917-го он предусмотрительно продал своё имение бельгийцу Эмилю Рено, устроившему в нём пансионат для отдыхающих. Управляющей пансионатом Рено поставил местную эмигрантку Ванду Федоровну Орешникову. «Пансионатом Ванды Федоровны» или «Виллой Рено» это место стали называть в финский период с 1918 по 1939 год. В 20-е сюда приехал отдохнуть первый нобелевский лауреат России академик Иван Петрович Павлов. Очарованный местом, обстановкой и семейством Ванды Федоровны, он вызвал в Келломяки сына Владимира. Тот приехал и влюбился в дочку Орешниковой Татьяну. Их обвенчали в териокской церкви, а на деньги Павлова был куплен дом в Келломяках, где каждое лето до Финской войны отдыхали молодые супруги с детьми. В этом доме и сейчас живет внучка академика Павлова Людмила Владимировна Балмасова, предоставившая нашему музею материалы об истории семьи.

 

Гуляя по улочкам посёлка, фантасты братья Стругацкие придумали свою знаменитую Зону из повести «Пикник на обочине», выявляющую подлинную суть человека. Писатели чувствовали в местном пейзаже нечто странное. Характерно, что и финны здесь не селились, жили значительно севернее. В XIX веке на нынешней территории посёлка располагался природный заповедник, куда учёные приезжали из Гельсингфорса изучать местную флору и фауну. Наталья Галкина, продолжая линию Стругацких, придаёт воде каскада виллы Рено мистическое значение. Здесь словно останавливается время и человек проверяется на подлинность. Журчание струй, романтическая природа заросшего старого имения действуют на воображение читателей романа. Мы называем это место «дарьяльское ущелье Комарова».

Ирина считает, что северный берег Финского залива, начало активного освоения которого русскими приходится на Серебряный век, до сих пор несёт на себе неоднозначную печать интеллектуальных и духовных исканий того времени. «Последний поэт империи» Иосиф Бродский, любивший и чувствовавший эти места, писал:

 

И глаз, привыкший к уменьшенью тел

на расстоянии, иной предел

здесь обретает – где вообще о теле

речь не заходит, где утрат не жаль:

затем что большую предполагает даль

потеря из виду, чем вид потери.

 

– Северный берег Финского залива в начале века стали называть «Крамольным» в противоположность южному, «Царскому», – рассказывает Ирина. – Финляндия, входившая тогда в состав Российской империи, имела особые условия, более либеральную, чем в России, конституцию. Близкая и недорогая «заграница» рядом с Петербургом привлекала людей, склонных к творческому и политическому бунтарству. Как говорит в своих мемуарах академик Лихачёв, здесь селились художники авангардного направления. Сюда ехали люди, увлекавшиеся модернизмом, скандинавской литературой, философией Ницше.

 

В краеведческом музее можно видеть автопортрет петербургской литературной звезды предвоенного периода Леонида Андреева. Неудавшийся самоубийца, попутчик РСДРП, затем занявший непримиримую к Октябрьской революции позицию, автор повести «Иуда Искариот», переворачивающей Евангелие вверх тормашками, и отец мистика Даниила Андреева, автора «Розы Мира», предстаёт опирающимся на распятие, как на трость. Дача Андреева была не в Комарове, но на том же северном «крамольном» берегу, в посёлке, который сейчас называется Серово.

– Перед нами человек, бросивший вызов старой традиции, – комментирует Ирина Снеговая. – Андреев, видимо, хотел выразить этой фотографией образ своего времени, богоборческий дух. Ещё Достоевский предупреждал словами своего героя в романе «Бесы»: «Если Бога нет, то я Бог». Последователи Ницше считали, что «Бог умер» и человек может сам управлять миром. Что из этого вышло, показал ХХ век. Анна Ахматова, работавшая в Комарове над «Поэмой без героя», первая часть которой называется «Тринадцатый год», видела в трагедии своего поколения расплату за забвение заповедей, за своеволие взбесившегося подсознания. История имеет свойство повторяться. Странно, что разговор об этих вещах мы ведём на этом берегу в конце 2013 года, накануне столетия Первой мировой войны, опрокинувшей всю здешнюю жизнь…

 

Оригиналом в этой декадентской среде был художник Иван Владимиров, которому краеведческая экспозиция, собранная Ириной Снеговой и Еленой Цветковой, отчасти обязана своим началом.

– Экспозиция, по сути, началась со старой карты, когда-то нарисованной Владимировым, на которой отмечены улицы посёлка, дома и их владельцы. А ещё Владимиров известен забавной историей. Будучи художником-баталистом реалистической школы, он как-то обратился к мирискусникам. Те его осмеяли за «замшелость», в их понимании. Тогда Владимиров написал ряд картин в модном импрессионистском духе, назвался финским псевдонимом и отдал их на выставку. Работы имели успех, «молодое финское дарование» похвалил сам Бенуа. После чего Владимиров раскрыл карты. Тут уже на «реалистической» улице был праздник – Илья Репин, говорят, очень смеялся и даже открыткой поздравил Владимирова с отличным розыгрышем. Территория дачи Владимирова сейчас вошла в губернаторскую загородную резиденцию.

 

После парка виллы Рено мы оказываемся в Доме творчества писателей на Кавалерийской улице. В его ограде до сих пор растёт кедр, который опять же прославлен Ахматовой. В доме в разное время работали писатели Фёдор Абрамов, Вера Панова, Виктор Некрасов, Михаил Зощенко, Сергей Довлатов, Иван Ефремов, поэты Ольга Берггольц, Белла Ахмадулина, Юнна Мориц, Борис Слуцкий.

Направляясь к даче Юрия Германа и Евгения Шварца, проезжаем ещё несколько знаменательных мест. Вот, например, дача Шостаковича – деревянная, выкрашена в голубой цвет. Сейчас тут летняя дача детского сада.

Ирина Снеговая:

– 1948 год, дело о формализме в музыке. Страшное для Дмитрия Шостаковича время, когда снова ожили страхи репрессий 30-х. Он был уволен со всех мест работы, боится ареста. Но надо было жить, и он продолжает здесь сочинять. Вопреки всему. Рядом находился дом отдыха работников прокуратуры. Там очень громко врубали эстрадную музыку, и сколько бы композитор ни просил, не отключали, раздражая его и без того истерзанные нервы. Тогда его маленький сын Максим залезал на дерево и стрелял из рогатки по радиотарелке. Он вспоминал, что это была его месть. В музыкальном училище, в котором он тогда учился, его заставляли прилюдно выслушивать брань в адрес отца.

 

Минуем краснокирпичный дом с крестами на воротах. Он принадлежал криминальному авторитету Юрию Комарову по кличке Комар, в своё время наводившему страх на всю выборгскую трассу. Комар уже несколько лет как умер в Германии, но дом его по-прежнему соперничает размерами с находящейся прямо напротив на Морской улице «резиденцией No 1» – официальной дачей губернатора города. И производит, надо сказать, действительно гнетущее впечатление.

– Контраст и родство двух властей – государственной и криминальной, которые соседствуют в любимом отечестве, наглядно явлен в Комарове, – комментирует Ирина. – Кстати, Комаров здесь многим помогал, как это ни странно. В том числе давал деньги на фильмы.

 

Вот наконец дача Германа – Шварца.

– Герман получил эту дачу на Морской, 20, после войны, – Но в 46-м попал под ждановское постановление о литературе, потом под дело космополитов. Его не печатали, за дачу было нечем платить – и он её передал Евгению Шварцу, которого проморгала цензура. Считалось, что тот пишет сказки. Что он гений, в ту пору понимали немногие. И Провидение, в которое верил Шварц, его хранило. Здесь, на даче, ещё в сталинские времена он в присутствии двадцати человек на встрече Нового года поднял тост за опального режиссёра и художника Николая Акимова, возглавлявшего Театр Комедии, где шли пьесы Шварца. Вспоминавшая этот эпизод Татьяна Зарубина, дочь актрисы акимовского театра Ирины Зарубиной, говорит, что невозможно объяснить молодому поколению, какого мужества требовал в те времена такой поступок.

Морской берег Комарова, который, кстати, выделен в природный заповедник, мы наблюдаем с террасы ресторана. На ней, кроме нас, мёрзнет ещё и бронзовый двойник Михаила Жванецкого. При виде пары, удаляющейся вдоль линии прибоя, мысли нашего гида вновь возвращаются к кругу Ахматовой и молодому Бродскому. Он не только познакомился с Ахматовой именно в Комарове, но и жил здесь осень-зиму 1962/63 года на даче биолога Раисы Берг, здесь бывала и его возлюбленная Марина Басманова – «лунная дева ленинградской поэзии». «Песчаные холмы, поросшие сосной», – написано Бродским именно о Комарове, а завершается стихотворение характерно:

 

Когда умру, пускай меня сюда

перенесут. Я никому вреда

не причиню, в песке прибрежном лёжа.

Объятий ласковых, тугих клешней

равно бежавшему не отыскать нежней,

застираннее и безгрешней ложа.

 

– Для Бродского Комарово – судьбоносное место, – размышляет Ирина. – Недаром перед отъездом он с другом приехал попрощаться с этой землёй. В Америке десять лет спустя писал стихи о Комарове. Это – особая, прямо роковая история. «Песчаные холмы…» написаны в США. Бродский чувствовал себя Орфеем, потерявшим в Аиде свою Эвридику. На его могиле в Венеции были комаровские ландыши.

 

Впрочем, помимо великих покойников, посёлок может похвастаться и вполне здравствующими знаменитостями – в академическом городке (так называется часть посёлка, где в советское время селились деятели науки) находится дача Жореса Алфёрова, писатель Даниил Гранин живёт неподалеку от ахматовской будки, знаменитый чудак композитор Олег Каравайчук нет-нет да удивит своим обликом новичка-обывателя.

Экскурсия по осеннему посёлку завершается осмотром краеведческого музея и библиотеки, центров культурной жизни Комарова. Музей, вернее выставочный зал, небольшой и по-хорошему домашний. В экспозиции нашлось место и вещам с дач академика Лихачёва и актёра Николая Черкасова, и обычным собранным из лоскутков карельским половичкам. Здесь предметы быта и приметы эпохи – как, например, вышитая салфетка 30-х годов, в узоре которой красная звезда соседствует с орнаментами в духе ар-нуво.

– Комарово – единственное в России место, где вместе жили люди самых разных интеллигентных профессий. На даче Черкасова за одним столом собирались Мравинский, Козинцев, Райкин, Герман, Шварц и Шостакович. Найдите мне ещё такую дачу. Здесь не отдыхали, а работали, творили. Это был клуб, где в столкновении разных интеллектов вышибались искры новых идей.

 

Валерий Попов назвал Комарово «маленькая столица» за напряжение творческой жизни. Советский ренессанс – удивительное время, когда под колоссальным давлением люди продолжали работать, совершать открытия, передавать культурную традицию. А в Комарове ещё и «физики и лирики» постоянно подпитывали друг друга, не говоря о том, что крайне ценным каналом информации тогда была непосредственная передача знаний от, условно, старших к младшим. Многих книг ведь было не достать, какие-то авторы, идеи, школы попросту запрещены, и узнать о них удавалось исключительно в личном общении. Роль Комарова как заповедника, в котором сохранялась и передавалась дальше культура, трудно переоценить. Благодаря этому посёлку во многом мы можем говорить о непрерывности русской, петербургской культурной и научной традиции.

 

Сейчас многие исторические дома и участки в частном владении, идёт активная застройка, но важно, чтобы город всё-таки это контролировал. Комарово и так утратило значительную часть своих жемчужин – от зданий виллы Рено – вы видели, в каком они состоянии, – до дач, разобранных и вывезенных финнами под Хельсинки, или знаменитой виллы «Арфа» архитектора Барановского, которая была увенчана башней с навершием в виде арфы и пела в ветреную погоду… Она, по-видимому, сгорела в войну. Но многое ещё сохранилось. Мы хотим добиться для посёлка статуса достопримечательного места. Тогда, возможно, будет легче вести разговор о поддержании и реставрации того, что нам досталось здесь после столь бурного XX века.

То, что появляются люди, подобные Ирине Снеговой и библиотекарю Елене Цветковой, – безусловно, замечательная тенденция, в хорошем смысле европейская. Теория малых дел в действии – посильная гармонизация реальности, начиная со своего места обитания: дома, улицы, посёлка. Остаётся надеяться, что усилия не уйдут в песок комаровских дюн…

 

Текст: Наталия Курчатова / 15.04.2014

Источник: Время культуры.