Жизнь коротка. К 65-летию Сергея Довлатова
В 2004 году издательство «Азбука-классика» выпустило сборник рассказов Сергея Довлатова под общим названием «Жизнь коротка». Так называется один из его рассказов. Действительно, Сергей Довлатов прожил недолгую жизнь, но литературная судьба его сложилась счастливо. Он ушел на пороге славы, не зная, что станет любимейшем прозаиком миллионов соотечественников. Не знал, но чувствовал. «Моя предполагаемая аудитория менее изысканная и тонкая, чем, например, у Бродского, зато я могу утешать себя надеждой, что она – более массовая», сказал он в интервью американской журналистке за шесть лет до своей кончины. Надежды оправдались. За годы, прошедшие со дня смерти Довлатова, его слава разрослась неимоверно. Произведения Довлатова издаются и переиздаются огромными тиражами. Его творчеству посвящают международные конференции, о нем ставятся спектакли. Количество книг о Довлатове, опубликованных после его смерти, не уступает количеству книг об Иосифе Бродском. Мемуары о Сергее Довлатове – самые разные: восторженные, разоблачительные, мстительные, ядовитые. Это объясняется тем, что Довлатов был необыкновенно разнообразен. «Он производил впечатление человека, которому доступно все, чего он не пожелает: любая дружба, любая ответная влюбленность, свобода, деньги, элегантный костюм, беспредельная сила, любой талант», – говорит в своих воспоминаниях и Анатолий Найман. При этом он отмечает, что Довлатов своими книгами он защищался, как ширмой. В конце концов, всякая ширма берет на себя функции стены, как всякая маска – лица. Он ее украшению и укреплению отдавал почти все свои силы». Сергей Довлатов – уникальный случай в русской литературе, когда создается всеми книгами единый образ. Его герой, пишет Виктор Соснора, – это двухметровый чудак, неудачник, то фарцовщик без денег, то конвоир спецвойск, упускающий заключенных, то неожиданный муж, влюбленный и не знающий, где его жена, то русский в Америке, которого шпыняют люди намного ниже его и ростом и умом. Это Довлатов. Но Довлатов, пишущий, пристален, жесток, непрощающ, он создает себе множество щитов то грубого, то изысканного юмора и иронии, и за всем этим стоит мальчик, ранимый, добрый, чудесно-умный и чистый, которого я впервые увидел на университетском балу в 1962 г., на елке, где он стоял в галстуке, под потолок, и думалось: как жить тому, у кого головы всех друзей – под мышкой, а женщины – по пояс?» Действительно, Довлатов был невероятно хорош собой. Брюнет с очень короткой стрижкой, крупными, правильными чертами лица и трагическими восточными глазами. «Неаполитанская наружность», – так считала Людмила Штерн.- Такую внешность невозможно забыть» О своем детстве Довлатов поведал в рассказе «Куртка Фернана Леже». Эта глава – рассказ о принце и нищем. «… В марте сорок первого года родился Андрюша Черкасов. В сентябре этого же года родился я. Андрюша был сыном выдающегося человека. Мой отец выделялся только своей худобой…. У Черкасова была дача, машина, квартира и слава. У моего отца была только астма. Их жены дружили. … Черкасов ощутимо помогал нам с матерью. Например, благодаря ему мы сохранили жилплощадь. … Каждое лето мы жили на даче. У Черкасовых на Карельском перешейке была дача, окруженная соснами. Из окон был виден Финский залив, над которыми парили чайки. … Я не жалею о пережитой бедности. Если верить Хемингуэю, бедность – незаменимая школа для писателя. Бедность делает человека зорким. И так далее. Любопытно, что Хемингуэй это понял, как только разбогател. … С Андреем Черкасовым мы поддерживали тесные отношения лет до шестнадцати. … В школьные годы у каждого из нас появились друзья. Причем, у каждого – свои. Среди моих преобладали юноши криминального типа. Андрей тянулся к мальчикам из хороших семей. … Шли годы. Виделись мы с Андреем довольно редко. С каждым годом все реже. Мы не поссорились. Не испытали взаимного разочарования. Мы просто разошлись». Его отец – режиссер Донат Исаакович Мечик, мать – актриса Нора Сергеевна (Степановна) Довлатова. Через сестру матери Мару Довлатову, одного из лучших литературных редакторов Ленинграда, его семья была связана с литературной средой. В статье «Мы начинали в эпоху застоя» Довлатов рассказывает о людях, достойных, по его мнению, любви, внимания и благодарности. Это: Леонид Николаевич Рахманов, Маргарита Степановна Довлатова, Вера Федоровна Панова, Юрий Герман, Геннадий Гор, Израиль Моисеевич Меттер, Кирилл Владимирович Успенский, Давид Яковлевич Дар и Глеб Сергеевич Семенов. «Оглядываясь на свое безрадостное, вроде бы, прошлое, я понимаю, что мне ужасно повезло: мой литературный, так сказать, дебют был волею обстоятельств отсрочен лет на пятнадцать, а, значит, в печать не попали те мои ранние, и не только ранние, сочинения, которых мне сейчас пришлось бы стыдиться. Это, во-первых, а во-вторых, мне повезло еще в том смысле, что на заре моих, теперь уже долгих литературных занятий рядом со мной были «официальные писатели эпохи застоя», которые верили в меня, внушали мне веру в свои силы, тратили на меня свое время и которые сейчас, во всяком случае, те из них, которые живы, читают мои рассказы и пишут мне письма, заканчивающиеся словами: «все это я говорил тебе, дураку, тридцать лет назад». Довлатов считал себя не писателем, а рассказчиком. « Это большая разница, – пишет он А. Арьеву в 1989 г. Рассказчик говорит о том, как живут люди, прозаик говорит о том, как должны жить люди, а писатель – о том, ради чего живут люди. Так вот, я рассказчик, который хотел бы стать и писателем». Он умел рассказать, как странно живут люди – то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что в них нет и злодеев. До тридцати семи лет он жил на родине, где практически ничего так и не смог напечатать. Он много работал. Как-то он сказал: «Я написал уже три тысячи страниц». Во второй половине шестидесятых, в семидесятые годы он действительно много писал. Словно наверстывая упущенное не по своей воле. Это было похоже на бег на длинную, почти бесконечную дистанцию, где надо было во что бы то ни стало догнать и обогнать всех тех, кто, как ему казалось, ушел вперед. И, в общем, так и получилось – дистанция длиной в жизнь, увы, слишком короткая, если складывать ее из дней и лет, но заполненная письмом. Двенадцать лет его второй жизни, на Западе, – это взрыв литературной известности. В англоязычном мире Довлатов из русских писателей конца ХХ века по известности стоит непосредственно вслед за нобелевскими лауреатами Бродским и Солженицыным. Довлатов был мастер придумывать заглавия: «Невидимая книга», «Соло на ундервуде», «Наши», «Архипелаг Гудлак». Его пародия на шпионский роман – сентиментальный мини-детектив «Ослик должен быть худым», написанный с довлатовской наблюдательностью и строгим соблюдением правдивых деталей на общем фоне полного абсурда, интригует и ошеломляет своей полнейшей бессмысленностью. В предисловии к сборнику «Марш одиноких» он говорит: « Я назвал свою книжку – «Марш одиноких». К сожалению, мы были одиноки даже в нашу лучшую пору. Одиноки мы и сейчас. Только каждый в отдельности…» Название газеты «Новый Американец», которую Довлатов считал «газетой третьей эмиграции», говорит само за себя: цель – содействовать новому эмигранту. В бытовом, юридическом, социальном, культурном плане. Научить страховаться, есть, отдыхать, жить по-американски. Есть раздел –чего не предпринимать в Америке. Называется – «Я тебя умоляю». Так объясняет предназначение газеты Сергей Довлатов Людмиле Штерн в письме от 8 июня 1979 . из Нью-Йорка в Бостон. …« В Союзе диссидентом я не был. (Пьянство не считается). Я всего лишь писал идейно чуждые рассказы. И мне пришлось уехать», – так заявляет он в рассказе «Последняя колонка». «Я уехал, чтобы стать писателем, и стал им, осуществив несложный выбор между тюрьмой и Нью-Йорком. Единственной целью моей эмиграции была творческая свобода», – говорит он в интервью журналу «Слово». « Мне так надоело быть непонятно кем – я брюнет, всю жизнь носил бороду и усы, так что не русский, но не еврей, и не армянин. Нью-Йорк – это филиал земного шара, где нет доминирующей национальной группы и нет ощущения такой группы. Так что я знал, что там буду чувствовать себя хорошо», – так объясняет он свой выбор в интервью Виктору Ерофееву. Однако, в письме к Юлии Губаревой от 24 декабря 1982 г. он признается, что живут они совсем не в раю. «… Здешняя жизнь требует от человека невероятной подвижности, гибкости, динамизма, активного к себе отношения, умения приспосабливаться. Разговоры на отвлеченные темы ( Христос, Андропов, Тарковский и прочее) считаются в Америке куда большей роскошью, чем норковая шуба. Живем мы очень напряженно, очень трудно, и проблемы, которые приходится решать, соединяются в несколько групп. Во-первых, и это самое главное, мы живем в чужой стране, с чужим и непонятным языком, с неведомыми традициями и законами, с непостижимой для нас ассоциативной структурой, с ускользающими визуально-смысловыми параллелями. Второе, что делает здешнюю жизнь совершенно невыносимой – это постоянная борьба за свою безопасность. Третья проблема – человеческие отношения. Никакой задушевности, никаких пятерок до получки, никаких звонков без повода, только одни сплошные дела. Американская жизнь в принципе исключает стабильность, будь то цены, доходы, отношения, завтрашний день всегда в тумане, понятие нулевого шанса отсутствует, но перемены к худшему все же более распространены. Высшее из моих достижений в том, что я: а. Родил полноценного младенца Никки. б Зарабатываю на жизнь литературой и журналистикой (не служа), что удается весьма немногим. в Моя жена работает дома, платя няне 60 долларов в неделю. г. Окончательно покончено с пьянством. К этому можно добавить, что я до сих пор не в тюрьме, и это тоже показатель качественный. Потеряно тоже немало, дома не печатали, а здесь нет аудитории, американцы не считаются, они имеют дело не с тобой, а с переводами – ощущение довольно странное. Кроме того, я с некоторых пор очень тоскую по Ленинграду, Таллину и Пушкинским Горам….» Довлатов часто говорил, что цель его жизни это то, чтобы его внук мог снять с полки книгу и сказать: « Вот! Эту книгу – все слова, все фразы в этой книге – написал, сочинил мой дед, Сергей Донатович Довлатов!» Его мечта осуществилась. Дело было сделано, проза была написана, давний разбег вывел бегуна на дистанцию – результаты оказались закономерными. Книги, написанные Довлатовым, нашли своего читателя. «В нашей литературе со всеми ее эверестами есть отныне особое довлатовское место, теперь уже навсегда отвоеванное, добытое поистине высокой предельной ценой. Ради него так много прожил и так рано умер Сергей Довлатов», считает его друг, поэт Евгений Рейн.
Валентина Яковенко Фонд «Келломяки-Комарово»
